Читая «Лолиту» в Тегеране - Азар Нафиси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возможность работать над этой книгой и заниматься собственными проектами в Школе перспективных международных исследований появилась у меня благодаря щедрому гранту Фонда Смита Ричардсона. Отдельно хочу поблагодарить Марин Штрмерки и Саманту Равич за веру в право всех людей на жизнь, свободу и счастье, в каком бы уголке нашей планеты они ни жили. Цитаты аятоллы Хомейни и факты о его жизни я взяла из биографии Бакера Мойна «Хомейни: жизнь аятоллы» (I. B. Taurus, 1999).
Благодарю за поддержку, проявленный энтузиазм и профессионализм сотрудников издательства Random House. Веронику Уиндхольц за внимательную редактуру и неприятие тирании, Робин Ролевиц за улыбки, щедрую и своевременную поддержку, которая порой выходила за пределы служебных обязанностей; со временем я поняла, что могу на нее рассчитывать. Я часто недоумевала, зачем писатели пишут такие дифирамбы своим редакторам, пока не начала работать с Джой де Менил. Джой, хоть и очень молода, стала для этой книги кем-то вроде феи-крестной. Я благодарна ей за дружбу, которая сложилась, пока я писала эту книгу, за интересные мысли и предложения, дотошную редактуру и, что немаловажно, за то, что она тоже является страстным поклонником великой литературы и умеет ее ценить.
И остается, конечно же, неподражаемый и неисправимый Р. – где бы он ни был сейчас, какие бы истории ни рассказывал, в чем бы ни участвовал, я очень ему благодарна.
Разговор с Азар Нафиси[111]
Материалы для читателей подготовлены читательским клубом Random House
Читательский клуб Random House: В «Читая „Лолиту“ в Тегеране» вы пишете, что лишь вернувшись на родину, в Иран, вы осознали истинное значение слова «изгнание». Можете объяснить этот кажущийся парадокс и чувствуете ли вы то же самое сейчас, через десять лет после переезда в США? Является ли «изгнание» многослойным и многоуровневым понятием, как и понятие «дом»?
Азар Нафиси: Безусловно, я считаю изгнание многоуровневым понятием. Ясно, что есть физическое или географическое изгнание, но самым мучительным для человека является ощущение себя не на месте или в изгнании у себя дома, на родине. К примеру, перед тем, как вернуться в Иран, я с тринадцати лет мечтала вернуться домой, то есть выстраивала у себя в голове Иран воображаемый, который очень отличался от того, который существовал на самом деле. Кроме того, я вернулась в революционный Иран, где изменилось все, что было мне знакомо, – улицы моего детства, их названия. Сожгли кинотеатры, куда мы в детстве ходили с мамой и папой. Новый режим бросил вызов всему, что я считала частью своей жизни, своей личности, он все это подверг сомнению. Даже мою веру, традиции и религию моих родителей и предков у меня забрали и переосмыслили. У меня отняли привычный мир. Я словно попала в кино про пришельцев.
Немецкий философ Теодор Адорно говорил, что высшая форма морали – даже в моменты полной уверенности в своей правоте не переставать сомневаться. Исламская Революция научила меня никогда не расслабляться, никогда не верить до конца, что дом тебя не предаст. Дом можно потерять в войну или революцию или, как здесь, в Америке, во время землетрясения, пожара или торнадо. Дом могут просто забрать. И единственный способ сохранить ощущение дома, сделать его постоянным – поддерживать его внутри, постоянно анализировать и переосмысливать для себя «дом». Дом можно сохранить в памяти. Кстати, это одна из причин, почему я написала эту книгу, – я хотела вернуть себе дом, который потеряла, и сделать это через нарратив, рассказав свою историю.
Читательский клуб Random House: Как красиво вы объяснили. А можете подробнее рассказать, как чтение и особенно совместное чтение в женском кругу облегчало вам жизнь в изгнании?
Азар Нафиси: Знаете, впервые я почувствовала себя в изгнании, когда в тринадцать лет покинула Иран. Когда закрылся выход в самолете, я поняла следующее: что бы я ни делала, я уже не вернусь в тот Иран, на свою родину, к моим родителям и родственникам. Я поняла, что есть только один способ сохранить мой дом: это память, ведь никто не может забрать у нас воспоминания. Другим способом стали родной язык и литература. Я взяла с собой несколько книг иранских поэтов и каждый вечер открывала их на любой странице. Я читала Хафиза, Руми и современную персидскую поэтессу Форуг Фаррохзад; я просто читала их слова и вспоминала все, что любила в своей стране. Кстати, тот же метод помог мне почувствовать себя как дома сначала в Англии, а потом в Америке. Я читала Диккенса, Остин, Марка Твена и Вирджинию Вулф, и их книги становились посланниками нового мира – мира, куда мне предстояло отправиться.
Язык и литература имели для меня очень большое значение, но когда я вернулась в Иран во время революции, из-за цензуры, из-за того, что нам многое запрещалось, мне было очень трудно публично высказать то, что я хотела сказать. Так и вышло, что способом коммуникации для меня стали книги, которые мы читали со студентами; с помощью этих книг мы сообщали друг другу то, что хотели выразить. Книги стали нашим миром, нашим домом и способом познать себя. Вы спрашиваете, чувствую ли я то же самое по-прежнему, через десять лет после переезда в США? Да, чувствую; думаю, эта связь с домом и с собой через литературу является в моей жизни одной из главных констант, это то, что будет со мной всегда. Я не потеряла Иран; у меня остались Фирдоуси, Хафиз и Руми, а теперь, благодаря литературе, я и в Штатах чувствую себя как дома. По сути, я совсем не изменилась: в Иране я преподавала, писала книги, меня заботили права женщин и права человека; первая книга, которую я там опубликовала, была посвящена Владимиру Набокову. Здесь, в США, я тоже преподаю и пишу книги, меня заботят те же общественные проблемы, и первая книга, которая вышла у меня здесь, также посвящена Набокову и другим писателям, которых мы читали в Тегеране. Единственное отличие, что сейчас я читаю «Лолиту» в Вашингтоне – точнее, пока не читала!
Вспоминается случай: когда в 1997 году мы
